– А кто ему физиономию разрисовал? – хихикнул Вини. – Ты еще разик ему прикладом засвети – вообще на Геринга похож будет.

– Эй, ду ист фон Шальбург?

Датчанин помолчал, зло глядя в глаза Таругину, а потом опять кивнул.

– Отлично… – обрадовался, играя желваками Еж. – Юра хоть не зря погиб… Тварь немецкая.

Фон Шальбург внезапно вскинул голову:

– Я русский! И русским умру!

– Хы… Русский… Фон Шальбург… Хы… А я тогда папа римский! – немедленно ответил Ежина.

– Да, я русский! – Обернулся к нему штурмбанфюрер.

Дед Кирьян подошел к нему молча, взял за подбородок повернул к себе, посмотрел долгим прищуром…

И плюнул ему лицо. А потом сказал всем, не отводя взгляда:

– Пора! Стемнело уже.

Шальбург чуть побелел от волчьих глаз унтер-офицера, но в ответ лишь промолчал.

– На коленочках, задницу прижимаем к земельке и вперед! Фрица берегите! – сказал дед. И прибавил очень тихо, перекрестившись: – И себя…

И они поползли по изрытому воронками полю…

И мы припомним как бывало

В ночь шагали без привала

Рвали проволоку брали языка

Как ходили мы в атаку

Как делили с другом флягу

И последнюю щепотку табака

И. Морозов

– Петер!

– Чего?

– Смотри, кто-то ползет.

Второй часовой осторожно высунулся над избитым бруствером. Луна хотя и шла на убыль, но освещала нейтралку хорошо.

– Пейзаж как в аду. Ни одного ровного места. Где и кто ползет?

– Вон смотри! – первый показал куда-то вдаль.

Из воронки в воронку и впрямь перебегали несколько фигур.

– Раз, два, три… – стал считать второй. – …девять, десять… Словно блохи.

– Кого-то вроде тащат.

– Раненый? Или язык?

– Не поймешь на таком расстоянии.

– Слышишь, Йорген! Дай-ка по ним очередь. Русская разведка, наверное. В их сторону ползут.

– Не дам. У меня патронов мало. Две ленты всего. И стволов сменных пара. Если очень хочешь можешь из карабина пострелять.

– Ты короткую, ну, Йорген!

– Отстань, Петер! Звони лучше обершарфюреру. Может, дадут пару залпов минометами.

– Как скажешь…

– Петер, я вот тебя еще с Копенгагена помню, ты, как был идиотом, так им и остался…

– Да ладно тебе! Герр обершарфюрер? Западный пост. Тут, кажется русские ползут. Нет не сюда. Мимо. К своим позициям. Координаты…

…Больше всего деду хотелось пристрелить сначала упрямого эсэсовца, за то, что тот старательно падал на каждой выбоинке, а потом чертов месяц, который нагло улыбался в половину лунной хари. Однако пока обходилось. Пыхтели, но все-таки волокли оберштурмбанфюрера. По-армейски подполковник, между прочим. Жирная птичка.

Да и на высотке, несмотря на предательство безоблачного неба, немцы сидели тихо. Не замечали, видимо. Тьфу, тьфу! Никогда не бывший суеверным, но верующим, дед все-таки поплевал за левое плечо. Когда втроем – он, Рита и Марина – нырнули в очередную воронку поглубже.

– Что, девчат, запыхались?

– Есть немного, – тяжело дыша, сказала Маринка.

Ритка только размазала грязный пот по лицу.

За ними Леонидыч и танкист, мужики крепкие, волокли фон Шальбурга.

Замыкали группу Еж, Вини, политрук и хромающий доктор. Валера был, как никогда, сердит сам на себя – ломаная нога тормозила всех. Но нейтралка есть нейтралка – первые две группы ушли чуть дальше.

– Все, вперед, курить и спать у наших будем. Терпите, девоньки… – Они по очереди выползли наверх и двинулись дальше.

А Леонидыч и компания скатились как раз в эту.

Дед чуть-чуть подзадержался:

– Как вы? – шепнул он.

– Порядок в танковых частях! – ответил, и тоже шепотом, Таругин, уважавший эту поговорку и старавшийся жить по ней. – Скотина упирается, я уже всю ногу о его задницу отбил.

В этот момент в ночной тишине заматерился в полголоса Еж:

– Какая сволочь противотанковых мин накидала! Я палец сломал!

"Чтобы ты башку себе сломал, скотина колючая!" – Яростно подумал дед. И не только дед…

С высотки хлопнул залп минометов в ответ. Одновременно взлетела и ракета, полнеба залившая ярким светом. Совершенно не думая, инстинктом понимая, что в ближайшей воронке им будет опасно вшестером и, заметив, метрах в пяти воронку поглубже, огромными шагами он прыгнул туда. Вместе с девчонками, подхваченными за шиворот.

И тут же взметнулись фонтаны небольших разрывов.

– Гаубицы? – невпопад спросила Марина.

– Минометы. Маленькие. Будем сидеть тихо – не заденут.

– А я на чего-то мягкое упала… – сказала Ритка. А потом ойкнула…

Дед посмотрел под ноги.

На дне воронки лежали тела пяти убитых наших солдат. Безоружные, но остальная амуниция на месте. Маринка с Ритой попытались, было, подняться чуть повыше, чтобы не наступать на трупы. Но особо близкий разрыв – и они обе взвизгнули и снова свалились на дно.

Дед снял с убитых каски и протянул девочкам. Маринка замотала головой:

– Не, не, не… Я с убитого не возьму, нельзя! – в черных глазах ее плескался страх перед минами и ужас перед мертвыми.

Опять хлопнуло рядом и сверху полетели ошметки грязи. Рита поколебалась и каску одела, а вслед за ней и Марина. Дед тоже взял себе стальной шлем, валявшийся у ноги в глине, и нахлобучил на голову. Что-то там мешалось. Он шлепнул по каске. По лицу и по шее потекли какие-то струйки. Кирьян Василич снял ее, посмотрел внутрь. А внутри, словно в котелке, перемолотой кашей плюхалась грязь с осколками костей, волос и мозга. Он утер лицо и в свете гаснущей уже ракеты увидел на ладони чужую кровь. Хорошо, девоньки не видят. Те сидели, спасая друг друга древним женским способом – обнявшись и уткнувшись друг другу в плечи.

Унтер взял другую каску, положив эту аккуратно на место.

– Петер!

– Чего?

– Ну шо там?

– Ничего.

– Як цэ ничого?

– Значит ничего. Сам посмотри.

Второй часовой высунулся из окопа:

– Якось дывно цэ…

– Чего?

– Чого, чого… Ни чого! Чого воны по одному мисцю бьють и бьють?

– Не знаю, я, Петер…